Уездные Прометеи

Где-то огонь спускается, может, и с небес, а в Пензу прибывает из Саранска, откуда его проводили, с облегчением перекрестившись, и едва ли не с благодарственным молебном.

И принимает чашу огня, словно преждевременные роды Олимпиады, лично губернатор, заверивший собравшихся, что в городе «любют» - возможно, даже больше, чем нетрудовые доходы - зимние виды соревнований. Указание набраться (имелось в виду – опыта) губернатор отдал ещё раньше. Прозвучало также сообщение про журналистку, «которая понесла». Хорошо хоть не обычную чушь про наши достижения.

В ружьё поставили всю пензенскую полицию, чего не было со дня прибытия в город бунтовщика Удальцова, когда оцепление улицы Московской возглавил лично начальник УВД генерал-майор, Касимкин, неприметно ходивший в гражданском прикиде среди местных художников, продававших свои произведения. На этот раз оцепление было обозначено ленточкой, которые в заграничных лентах используются для обозначения места преступления.

Старики, впрочем, вспоминают ещё налёт сподвижницы Махно Маруси, но проверить это сложно.

Усиленные наряды с добродушного вида собаками в намордниках начали прочёсывать дворы улиц, по которым намечался пронос огня, ещё накануне вечером, а в половине седьмого утра заступили и основные силы, перемещавшиеся вслед за перемещением огня.

Еще не опамятовавшиеся после затяжных новогодних безумств мальчики и девочки с гостелерадио с ликованием, словно их из Северной Кореи выписали, вопили, что огонь встретили ликующие толпы горожан. Помимо полиции ликующие толпы состояли из набранных по разнарядке 4 тысяч ребят из политеха и полутора тысяч хлопцев из строительного. Натужно ликовали также и дети, которых легкомысленные мамаши отпустили в школу

Мимо основанного в 1832 году ипподрома, пережившего две мировые войны и одну гражданскую, но не пережившего желания отдельных руководителей урвать что-то на застройке города, огонь везли Дед Мороз со Снегурочкой на тройке орловских рысаков, не боящихся ни огня, ни воды, ни бога, ни чёрта, ни подгулявших купчиков, ни пьяных гусар в Ледовый Дворец.

Когда стемнело, и все, кому следовало, пробежали, среди служивых, проликовавших двенадцать часов кряду на свежем, словно мысль о проносе факела по стране, воздухе, раздались возгласы: «С утра нежрамши!»

- Что?! Бунтовать?! Никого не пускать за ограждение, иначе придётся проводить зачистку повторно! – придавал им бодрости какой-то недрёманный полковник.

Услышав это, запоздалые прохожие вприпрыжку спешили к своим жилищам. Кто умел – «змейкой», кто не умел – короткими перебежками. А наиболее дальновидные из числа ликующих сидели по домам и творили молитву «Да минует меня чаша сия!» Ибо первое, что сделали христиане, дорвавшись до госвласти, - запретили проводить Олимпийские игры. Чтоб жить спокойнее было.

После чего огонь отбыл «в деревню, в глушь, в Саратов».