Про День победы. И селедку...
Вообще-то селёдку я не очень люблю. Но ем, и довольно часто, почти каждую неделю. По привычке, наверное.
Мой дед по матери был в плену. Дважды. Первый раз попал под Новороссийском, бежал, его отправили в другой лагерь - в Эстонию. В Эстонии их держали в бараках, а на работу забирали по хуторам.Приезжала телега, выходил эстонец - и пальцем указывал, кому с ним ехать. Иногда их не отвозили обратно в лагерь - чего лошадь зря гонять, а оставляли в сараях. Вечером запирали на засов, а утром выгоняли во двор. Во дворе завтракала эстонская семья: чисто одетая некрасивая женщина расставляла на чистой, белоснежной скатерти: картошку "в мундирах", огурцы, лучок зелёный, жёлтое масло в красивой маслёнке, крупную, серебристую селедку. Чисто одетые некрасивые дети аккуратно раскладывали на коленях салфетки, чинный отец первым брал кусок, наливал стопочки - себе, жене. Детям не полагалось. Пленные должны были стоять строем у забора и смотреть, как едят хозяева. Иногда хозяин бросал в сторону забора хвост селёдки.За него дрались с хозяйской собакой.
Потом дед оттуда все-таки сбежал. Попал к нашим, наши посадили в Петропавловскую крепость - "для проверки".Дед рассказывал моей маме про камеры, в которых сидели декабристы. Они там сидели по одному, декабристы, а во время войны там сидело - по 20 человек, в каждом "колодце", так назывались одиночки. Потом деда выпустили, ему повезло: он бежал не один, а вместе с пленным смершевцем, тот деда "подтвердил". Бабушка тем временем была в эвакуации - в Сталинградской области, им вообще везло, моим родным, по жизни.
Бабушка получила на деда две похоронки, вернулась в Одессу, и даже вроде бы завела жениха - когда дед вернулся, в 46-ом.
Потом родилась моя мама, вышла замуж за моего папу - и родилась я. И вот каждую субботу, сколько я себя помню - вся семья по выходным, с утра, собиралась за столом, и мы все ели картошку с селёдкой. Взрослые выпивали по стопочке - без церемоний, без всяких там тостов, заедали чёрным хлебом, мама чистила мне картошку - и на неё, горячую, сверху шёл кусок масла и мелко порубленный зелёный лучок. Масло бабушка специально покупала на Привозе - хозяйское, жёлтое, а не такое бледное, как в магазинах. А селёдку я не ела, не люблю её, и иногда вместо селёдки покупали копчёную скумбрию. Про скумбрию дед высказывался неодобрительно, но из-за меня - терпел. Обычно так заседали по субботам, иногда заходили соседи, иногда - какие-то знакомые, и дед всегда говорил:
- Все собрались, хозяева жизни?
И предлагал моему папе "налить по рюмочке за это дело".
Каждую неделю есть селёдку, кто теперь поймёт - зачем, почему?
Но я точно знаю, зачем и почему. Это - вкус победы, даже не так - Победы, для всех, кто знает, что такое война, плен, голод. Об этом, наверное, мечтали все -стоя у забора на эстонском хуторе: чтобы жена, нарядная, довольная расставляла на белой скатерти - картошку, масло, огурчики, запотевший штоф, селёдку эту, которую я не люблю. Накладывала мужу, потом детям: картошечку, масло, лучок.
А селёдку я хоть не люблю, но ем, и мы все вместе, с моей дочкой и с мужем, не раз в неделю, реже - но всё равно, садимся за стол, все вместе. Это ритуал, это - семейная традиция, я хочу, чтобы моя дочка про это помнила, когда меня не будет. Вот дедушки нет уже 25 лет - но я же помню, и она об этом знает, и ест селёдку, хоть тоже не очень-то её любит.
Потому что мы - хозяева жизни, внуки выживших. Нам положено.