Блогнот. Про веру и дискуссии
Я невероятно счастлив, что родители, родственники и мои замечательные учителя в школе привили во мне критическое мышление. В нем есть безусловные плюсы: ты голословно не веришь тому, что тебе говорят. В 8 классе я пришел в журналистику, и поэтому, пардон, но я могу шутки шутить про «зомбоящик», а большинство тех, кто верит «Первому каналу» и расстраивается, что я их называю зомбоками, к сожалению, никогда не смогут понять, почему я так говорю. Они не были на лекциях у Ястржембского, они могу быть богами в своих профессиях, но они ни черта не смыслят в работе с информацией.
Доверие к телеку или «линии партии» — это как доверие к религии или гороскопу. Я выпивал с одним церковным деятелем — он расстраивался, что есть неучи, что верят в гороскопы. Я выпивал с ученым-астрономом, он расстраивался, что есть невежи, что верят в бога. Кто из них прав? Да каждый прав. Просто у всех своя целевая аудитория, а человеку нужно во что-то верить. Чем человек беднее интеллектуально, или ресурсно, или здоровьем, тем больше он верит. «Не бывает атеистов в окопах под огнем». И это не плохо и не хорошо. Но когда у тебя критическое мышление, то ты не позволяешь вере себя обмануть. И это важно.
У критического мышления есть и минусы. Это жажда знаний и желание, в том числе публично, делиться своими открытиями. Я до 11 класса перечитал хренову гору литературы. В 7 классе меня задрал мой будущий редактор и мне пришлось «насиловать себя» Блаватской. Она была где-то между Пикулем и Тополем, то есть вы понимаете, что было в моей голове и как приходилось раскладывать информацию по полочкам, учитывая то, что я с каждым из них пытался поспорить или хотя бы встать на другую сторону (С Блаватской, конечно, не так, там лишь унижение, опустошение и принятие). Основная боль, что всем этим не с кем было поделиться. Единственный человек, с которым можно было порассуждать на эти темы, был учитель физики, лауреат премии Сороса, товарищ Юрышев, который преподавал у меня в усольской школе. Но и его за поведение, острый ум и талант выжили из школы. Хотя это был единственный учитель, к которому приходили за час до первого урока, чтобы только поговорить с ним. Минус — желание не УТВЕРЖДАТЬ, а ОБСУЖДАТЬ — усилила моя учитель истории и обществознания Надежда Осадчая, которая разговаривала с нами как со взрослыми. Со мной и с Сашкой Ермаковым.
Большинству моих одноклассников было скучно, отличники зубрили за оценки, а мы, начитанные, зарубались в жаркие споры. В университете на первом же экзамене по истории я понял, что усольская демократия — это какое-то немодное г-но. Мне попался в билете прекрасный вопрос — начало Великой отечественной войны. Желая блеснуть знаниями, я выложил несколько точек зрения различных авторов и получил жесткую тройку! «Потому что правильный ответ — это только тот, который рекомендован Министерством образования твоей страны, Откидач!»
Z-образные еще не знали словосочетания «Где вы были 8 лет?», когда я в 2006 году своему преподу по истории, будучи на первом курсе университета, рассказал, что учебник истории, рекомендованный Министерством образования определенного государства, может подвергаться критике «просто на раз». И привел ей пример учебника истории Украины. Преподаватель тогда почти взорвалась.
Поэтому я сегодня абсолютно спокоен, когда вижу бухгалтера, рассуждающего про политику или историю со знанием профессора. В ней, конечно, есть образование. Но по большей части в ней кипит ВЕРА. Вера в то, что это именно так, сука, и никак иначе. И переубеждать ее — это лишь возможность поругаться, а то и получить по лицу. Почему-то для бухгалтера очевидно то, что я, пиарщик и человек, который с политикой работает почти половину жизни, не могу с ней говорить о бухгалтерии! Но она считает, что с ее бухгалтерским опытом она совершенно точно знает больше, как там все устроено в политике, чем я.