Идиот

Я не знаю, правильно ли поступил президент Путин, когда позвал матерей Беслана в Москву. Ведь, если у вас умирает друг или родственник, вы ведь его вдову или его мать не приглашаете по этому поводу к себе в гости, вы ведь идете на похороны друга в дом его вдовы или матери. Может быть, президенту следовало самому приехать в Беслан, пойти на кладбище, стать на колени и попросить прощения у каждого погибшего ребенка и у всех погибших детей вместе? Это не я придумал. Это я много раз слышал в Беслане, что президенту следовало бы так сделать.

Я не знаю, правильно ли поступили матери Беслана, когда согласились ехать к президенту в Москву в самые траурные дни годовщины. Они, я знаю, сомневались. И люди, я знаю, настолько жестоки и циничны, что обвинят еще матерей Беслана в этой короткой отлучке: дескать, поехали в Кремль вместо того, чтоб идти на кладбище. Это не я придумал. Я уже слышал такие слова в Беслане и Владикавказе, и язык, произнесший эти слова, не отсох, и рука, написавшая эти слова, напишет их снова, как только политическая конъюнктура потребует матерей Беслана дискредитировать.

Они несколько дней обсуждали, ехать ли, и, наконец, решили ехать, потому что хотят добиться правды. Они говорили мне, что если узнать, почему погибли их дети, и кто отдавал приказ о штурме, и почему использовались огнеметы, то следующий подобный теракт будет предотвращен, и в следующий раз не будут применены огнеметы. Возможно. В России есть, должно быть, много людей, думающих, что если узнать правду о бесланском штурме, то больше таких штурмов не будет. Это странно. Но люди, у которых дети живы и ходят в школу, не кричат каждый день президенту Путину: «Эй, господин президент, у меня двое детей, скажите, какого черта там в Беслане применяли огнеметы?» Логично было бы, если бы этот вопрос задавали люди, у которых дети живы и ходят в школу. Непонятно, почему этот вопрос задают только люди, у которых дети умерли.

Они думают теперь, что надо сказать в лицо президенту Путину: «это ваша вина, господин президент, признайте свою вину». Они думают теперь, что нужно вызвать президента Путина в суд и спросить президента, чем тот был занят с первого по третье сентября год назад, и не его ли бездействие стало причиной варварского штурма. Или это президент отдал приказ штурмовать? Удивительно, что этих вопросов не задают люди, у которых дети живы и ходят в школу, а задают только люди, у которых дети умерли. Послушайте, господин президент, у меня двое детей, и я хочу знать, что вы делали с первого по третье сентября в прошлом году. Я хочу знать по минутам.

Еще матери Беслана просят политического убежища в одной из стран, где соблюдают права человека. И уже год назад они говорили мне, что хотят уехать в тихую какую-нибудь европейскую страну, эксгумировав и забрав с собой тела своих погибших детей. Без детей они не уедут, даже если какая-нибудь Голландия или Норвегия предоставит им политическое убежище. И удивительно, почему в страну, где соблюдаются права человека, хотят уехать люди, у которых дети умерли, но не хотят уехать люди, у которых дети живы и ходят в школу. На самом деле, я не понимаю даже сам себя. У меня двое детей. Я о них очень беспокоюсь. Меня прошибает холодный пот, даже когда моя пятилетняя дочка выбегает одна во двор. Почему я не прошу политического убежища в какой-нибудь стране, где соблюдают права человека? Я что, идиот? На что я надеюсь?

Когда у них погибли дети, они были уверены, что мир от этого содрогнется и изменится навсегда. А мир не изменился. Может быть, содрогнулся немного, но не изменился вовсе.

Послушайте, я бывал у них в гостях. Я сидел за столом, ел осетинские пироги, и целый вечер перед глазами моими на комоде был портрет погибшей девочки, а родители погибшей девочки спрашивали меня, не хочу ли я еще пирога. Я много, много раз выдерживал этот их ритуал, когда сначала пьют за Большого Бога, потом – за Святого Георгия, а потом пьют за погибшего ребенка, выплескивая немного водки на стол.

У меня двое детей. Почему я не беру их в охапку и не бегу первым же самолетом в первую же страну, которая нас примет?

Чего я жду? Идиот!