Хромая утка

Работал человек начальником. Не то чтобы великим, но каким-никаким.

Имел приличествующий кабинет с видом из окна. Подчиненных. Статус. Соответственно, какое-никакое почитание. Ходил по коридорам своей невеликой конторки и ловил уважительные взгляды тех, кто ниже рангом, чином, статусом.

И вдруг раз – и понижение по службе принесла судьба.

И все вроде то же самое. Солнце встает на востоке, заходит на западе. Небо на землю не упало, и потертости на ковролине в конторе на тех же местах. Да и люди вокруг те же. Ан уже не то как-то все.

Не так здороваются. Не так смотрят. Понижение статуса словно растворено в воздухе. Висит топором. И топор этот бьет по мозгам, и где-то внутри комом застряла уязвленность…

Или вот, к примеру, другая картинка. Звонит, скажем, Владимир Владимирович Путин карельскому начальнику по фамилии Катанандов. Раз позвонил – занято. Два позвонил – не отвечает телефон вовсе, где-то Катанандов летит высоко над землей. Третий раз позвонил. Отвечает секретарь: мол, вам кого, по какому вопросу? Ах да, Путин В.В. Перезвоните завтра, он сейчас занят.

Кошмар-то какой!

А ведь не было еще в России ни разу такого, чтобы какой правитель загодя объявил, что уходит он в такой-то срок с поста вождя, а будет вождь теперь новый. Не рискуя при этом, что его тут же не придушат подушкой или мышьяку в квас не подсыплют. Досрочно по своей воле и то лишь один человек ушел. Ельцин. Горбачев не в счет, под ним просто все развалилось. Но и Борис Николаич свой уход готовил как спецоперацию, чтоб никто ничего заранее не знал. То есть он побыть «хромой уткой» (так в Америке издавна называли президентов, которые уже точно уходят со своего поста, уступают место новоизбранному преемнику) не успел. А тут взять и заранее объявить о собственной отставке: мол, Конституция и все такое прочее.

Не был еще никто в России тем, что называется «хромая утка». Зверя этого еще только предстоит испытать в предстоящие полтора года. Как-то он у нас приживется на отеческих суверенных просторах?

Конечно, весь этот заранее объявленный уход сопровождается немыслимым количеством ужимок, намеков и напусканием тумана. Мол, нет, весь я не уйду. Мол, найду себе работу. Хорошую. Но не «Газпром», а не скажу какую. Мол, влияние будет. «У нас с вами». Или еще шутка: возглавлю оппозицию. Впрямь смешно.

И дальше тоже будет намекать до самого последнего момента. Из последних сил сохранять интригу. Чтобы хоть кто-то верил, что еще есть хоть какой-то шанс, что вот возьмет плюнет на Конституцию, разотрет да и останется.

Потому как ведь иначе нельзя. Нельзя не напускать туману-то. Нельзя вдруг взять и объявить: уйду, а рекомендую вам в вожди такого-то господина, которого хорошо знаю по временам питерской мэрии или, того лучше, одного легендарного садово-огородного товарищества. И притом начать с этим будущим вождем ходить-ездить туда-сюда по стране, вводя, так сказать в курс дела, знакомить с товарищами на местах.

Нет, нельзя так.

Потому что страна – рабская. Вокруг типа единомышленники, но в душе-то все лакеи. Едва почувствуют, что «Акела стареет», – мигом сдадут. К ним не то что спиной повернуться страшно, но и в глазах неуверенность и конечность своей власти показать. Это как в лесу на узкой тропе при встрече с хищником.

И уже не будет этого раболепного страха в их глазах, а очи не будут они тупить долу. Будут нагло упираться взором прямо в зрачок, и во взглядах тех будет сверкать бесовской огонь уже не лакейства, но своенравия.

И непочтительности. Непочтительности, которая, не дай бог, сменится еще и неким мстительным превосходством.

И сегодня-то, сохраняя видимость лакейской преданности, эти люди исподтишка играют свои игры на очень большие деньги. А поймут, что уходишь, – начнут игнорировать открыто. Начнут дерзить. Лизать зад новому вождю. Или хотя бы подлизывать тому, кого посчитают наиболее вероятным на эту роль кандидатом. А на тебя – плевать! И чем ближе твой объявленный уход, тем больше они будут на тебя плевать. И не перезванивать. И не ползти чуть ли на коленях, чтоб только приняли. И не сниматься вместе на постеры, чтоб фетишем твоим потешить свое ушлое эго.

Он-то свои обязательства перед Дедом выполнил, он перед ним чист. Не тронул. Почти не сказал дурного слова – только про эпоху. А лично – ни разу на пнул. Но вся взошедшая баблом и кичливостью в 90-е камарилья почти без исключения оттопталась на том, кому она, в сущности, обязана тем, что именно ее, весь это пафосный и гламурный сброд, теперь стали называть «российской правящей элитой».

А вдруг они и на нем начнут оттаптываться и его начнут пинать? Это ведь только сейчас может показаться, что не за что.

Между тем магия лукавого кокетства постепенно развеется. Рано или поздно все поверят, что утка таки хромая. Что у нее хоть и есть еще реальная власть, но она кончается, вот-вот совсем кончится. А что есть? Что остается? Где-то тут и сокрыт момент истины.

Все ли было так? Все ли было сделано правильно? Или что-то все-таки было зря?

Последнее особенно важно понять до того, как тебя начнут в этом обвинять другие.

Как важно понять и принять и то, что видимость непогрешимости безапелляционной силы всегда слабее морального авторитета внутренней искренней веры.