Что охраняют наши охранители?
Вот уже больше года на интернет-сайте фонда «Либеральная миссия» проходит дискуссия «Российское государство: вчера, сегодня, завтра».
Началась она статьей Михаила Краснова «Фатален ли персоналистский режим в России». Собственно говоря, большинство участников дискуссии пытаются ответить именно на этот вопрос. На мой взгляд, здесь особенно интересны мнения тех политологов, которые делают ставку на нынешний российский режим. В одном ряду оказались люди, на первый взгляд, несовместимые, принадлежащие к разным профессиональным весовым категориям. Возможно даже, что кто-то из них не хотел бы оказаться в одной компании. Тем не менее, в данной дискуссии Андраник Мигранян, Сергей Марков и Алексей Чадаев продемонстрировали, что все они являются сторонниками одной и той же позиции, пусть и формулируемой по-разному и по-разному обосновываемой. И можно предположить, что эта позиция имеет прямое отношение к их общественному статусу.
Все трое — члены Общественной палаты, этого неформального органа российской власти, который призван играть в нынешней политической реальности немаловажную роль: быть и экспертным советом Кремля, и назначенным президентом «гражданским обществом». Там нет случайных людей, а есть только те, кто прошел мелкое сито отбора и доказал, что может осуществлять функцию идеологического и интеллектуального обрамления власти и что она им может доверять. Поэтому высказывания членов Общественной палаты, принадлежащих к официальной российской элите и являющихся не только рупорами власти, но и ее советниками, представляют определенный интерес. Тем более когда речь идет об их представлениях о настоящем и будущем российской государственности.
Объединяющая А. Миграняна, С. Маркова и А. Чадаева позиция сводится к тому, что нынешний российский политический режим имеет потенциал, пока еще полностью не раскрытый, и способен модернизировать Россию, сделать ее современной страной, развитой во всех отношениях. И ради этой желанной перспективы, относимой, правда, в неопределенное будущее, все трое выступают за сохранение статус-кво, что дает основание рассматривать уважаемых дискутантов как выразителей охранительной тенденции. Я не вкладываю в эти слова никакого негативного смысла. Охранительная тенденция существует во всех системах, даже несомненно демократических. Вопрос лишь в том, какое именно системное статус-кво защищается.
Парадоксально, но наши охранителям защищают статус-кво, отдавая себе ясный отчет в том, насколько далеко защищаемое от совершенства.
В России имеет место «сращивание экономической и политической сфер и монополизация власти в этих сферах», что «серьезно уменьшает модернизационный потенциал государства» (А. Мигранян).
«Вот создали мы вертикаль власти. Ну и что теперь? Что она должна делать, господин президент, эта вертикаль? <…> Мы являемся свидетелями того, как наша вертикаль власти перешла к мародерству». «Сегодня кадры госчиновничества слишком коммерчески мотивированы, а моральные, внеэкономические факторы сильно деградировали<…> Принципы отбора и подбора администраторов <…> практически отсутствуют, и в этих условиях, естественно, происходит вымывание кадров, способных укрепить государственный аппарат, подмена их чиновниками-бизнесменами, которые превращают управление государственной собственностью в частный бизнес. А это – основа поголовной коррупции, свидетелями чего мы, собственно, и являемся» (С. Марков)
В кадровой политике российской власти «лояльность важнее, чем профессионализм». Налицо «масштабный кризис доверия внутри политической и управленческой элиты, утрата доверия всех ко всем» (А. Чадаев).
Такое впечатление, что читаешь Владимира Рыжкова либо даже Гарри Каспарова.
Охранители явно не хотят оказаться в роли пропагандистов советского образца, они озабочены своей профессиональной репутацией и потому в оценках реальности стараются быть объективными, что, разумеется, достойно уважения. Но ведь если признается, что система негодна, то естественно было бы предположить, что мысль экспертов сосредоточится на том, как эту систему изменить. Однако такая логика им явно не близка. Правда, кое-какие рецепты лечения системных болезней они предлагают, и я этих рецептов еще коснусь. Пафос их выступлений все же в другом. В том, чтобы использовать именно эту глубоко несовершенную, если не сказать порочную, систему для достижения Россией амбициозных технологических, экономических и внешнеполитических целей.
О великих прорывах и Больших проектах
Андраник Мигранян – давний и последовательный сторонник авторитарной модернизации. Он находил в себе мужество отстаивать свои идеи даже тогда, когда они вызывали лишь всеобщее отторжение. Но сегодня желаемый им авторитарный режим в стране уже существует. Таким образом, инструмент модернизации создан, и дело теперь лишь за самой модернизаций, которая автору видится двухэтапной:«Я сохраняю уверенность в том, что харизматический лидер, опираясь на поддержку масс, может пробить сопротивление бюрократии и осуществить модернизационный прорыв. То, что нам нужен прорыв, очевидно всем. Его основные задачи: снять страну с нефтегазовой иглы и осуществить всеобъемлющую технологическую модернизацию».
Это – первый этап: технологический прорыв, который, в свою очередь, создаст предпосылки для второго, когда должно «состояться нечто подобное пакту Монклоа в Испании», призванного подвести историческую черту под авторитаризмом и стать исходным пунктом развития страны на демократической основе. При этом остается загадкой, на основании каких фактов и тенденций Мигранян делает вывод о том, что нынешний российский авторитаризм способен снять страну с сырьевой иглы и провести технологическую модернизацию. Почему тогда Путин не пытался до сих пор начать модернизационный прорыв? Почему его второе президентство было сплошной чередой мер по концентрации власти, которую он использовал для защиты самой концентрации? Напомню, что доля нефтегазовых доходов в федеральном бюджете сейчас составляет 44,5%, а доля ТЭК в экспорте — 63,3%. И есть достаточно оснований предполагать, что в данном случае мы имеем дело, вопреки убеждениям А. Миграняна, не с законом обратно пропорциональной связи, согласно которому усиление авторитаризма может будто бы сопровождаться бурным развитием высоких технологий при ослаблении наркотической зависимости от «иглы», а с законом прямо пропорциональной связи, который действует во всех авторитарных «петро-стейтах» (нефтяных государствах). То есть с усилением авторитаризма усиливается и зависимость от сырьевого экспорта. И где же гарантия, что новый лидер либо сам Путин, но в новой роли, этот не им учрежденный закон сумеет отменить?
Но это еще не все. Ведь «отменить» придется и другой закон, который до сих пор нигде не был поставлен под сомнение. Я имею в виду то, что мир не знает пока ни одного примера постиндустриальной модернизации, осуществленной авторитарным режимом. Можно лишь догадываться, каким волшебным образом такая модернизация, требующая развитой инновационной среды, свободы бизнеса и его правовой защищенности, может появиться в стране, где, как объяснил нам сам Андраник Мовсесович, экономическая власть сращена с политической, бизнес слаб, общество беспомощно, а суд судит неправедно. Ведь все это предполагается оставить неприкосновенным до тех пор, пока успешный технологический прорыв не создаст предпосылки для перемен.
На кого, интересно, будет опираться при этом авторитарный лидер? Допустим, что на «поддержку масс», которая призвана помочь ему, по Миграняну, «пробить сопротивление бюрократии». Но мы знаем, что такое «поддержка масс» при отсутствии гражданского общества и административно управляемой судебной системе. Это модель легитимации репрессий против тех, кто назначается на роль «врагов». А чтобы осуществлять такие «назначения», нужны соответствующие структуры, которые называются репрессивными.
Но допустим, что случилось чудо: вопреки мировому опыту авторитарному режиму удалось осуществить постиндустриальную модернизацию. Но даже в этом фантастическом случае мне трудно представить переход к этапу второму, предполагающему трансформацию авторитарного режима в демократический.
Ведь при успешной модернизации ни авторитарному лидеру, ни кому бы то ни было в стране и в голову не придет менять модель управления. С какой стати? От добра, как известно, добра не ищут. Что-то не припомню, чтобы после сталинской модернизации 1930-х годов последовало что-то похожее на пакт Монклоа. Наоборот, авторитарная модернизация сопровождалась еще большим упрочением и ужесточением авторитарной власти.
А теперь – о другом проекте модернизации, представленном Сергеем Марковым. Как и Андроник Мигранян, он стоит на охранительной позиции. Причем оба политолога считают приоритетной модернизацию технологическую и экономическую, которая обоим видится в мобилизационном исполнении. Своеобразие же творческого метода Сергея Маркова не только в том, что он считает нужным сочетать такую модернизацию с параллельным «выращиванием демократии», но и в том, что в этом методе политологические целеполагания дополняются конструированием организационных форм. По его мысли, для реализации Больших проектов нужны мегакорпорации мирового уровня, нужны проектные комитеты и, наконец, нужна проектная партия, что в совокупности должно сделать Россию одним из главных игроков на международной арене, полноправным членом «мирового правительства».
Вера Сергея Александровича в то, что громадье его планов возвеличит страну и осчастливит ее народ, впечатляет. Но проекты отличаются от прожектов тем, что они, во-первых, опираются на уже обозначившиеся в жизни тенденции, а во-вторых, наличием мотивированных исполнителей. Начнем с тенденций.
В качестве примера успешно осуществляемого проекта Сергей Марков упоминает такую мегакорпорацию, как Газпром. Пример, по-моему, не очень убедительный. Напомню, российские государственные компании накопили более 216 млрд долларов долгов, причем основным должником является как раз Газпром. Ни для кого не секрет и то, что за последние пять лет Газпром увеличил производство лишь на 2%. Равно как и то, что более половины российских газопроводов были построены несколько десятилетий назад и нуждаются в обновлении. И это — успешный проект? Может быть, в актив корпорации следует записать рост мировых цен на ее продукцию?
Что же касается другой идеи Сергея Александровича об использовании Газпрома как «колоссального инструмента российского влияния в мире», то с этим, на мой взгляд, дело обстоит еще хуже. Давно уже Россия не проводила такую провальную внешнюю политику, как в момент, когда пыталась орудовать Газпромом, как ломом. Это же надо было так запугать Европу, что та начала строить общую энергетическую политику, чего Европейский Союз раньше не мог добиться.
На самом деле «вертикаль-мародер» (определение самого Сергея Маркова), которой предстоит воплощать Большие проекты в жизнь, будет действовать не в соответствии с благими пожеланиями, а в соответствии со своей собственной природой. Впрочем, политолог предполагает, что параллельно с реализацией Больших проектов будет происходить и очищение вертикали от мародеров. Насколько можно понять, решению данной задачи и должна служить демократия, по причине чего Марков в отличие от Миграняна не откладывает ее «выращивание» до лучших времен. Вопрос в том, что охранители понимают под «демократией».