Тофаларских охотников сделали браконьерами
Тофалария традиционно живет охотой. Это один из немногих районов Иркутской области, где охота составляет главный промысел мужчин и основу их заработка, а коренная народность — тофы — продолжают жить промыслом своих предков — в отличие, например, от эвенков, которые по большей своей части осели в деревнях и забыли кочевую охотничью жизнь.
В начале этого года в Тофаларии случился большой скандал, странный для этого края: охотников из-за проблем при реорганизации потребительского общества охотников-промысловиков (ПООП) объявили браконьерами, а промысел, которым живут многие поколения местных жителей, — незаконным.
Детективное начало: милиция захватила вертолет
«07.02.2008 г. руководством ЛОВД на ст. Нижнеудинск сотрудники Нижнеудинского районного отдела Россельхознадзора были приглашены в качестве специалистов для консультации по вопросам транспортировки продукции охоты. Сотрудниками ЛОВД при досмотре ручной клади пассажиров рейса № 24589 была обнаружена продукция охоты: струя кабарги в количестве 33 шт. и шкурки соболя в количестве 15 шт.». (Из информации по факту выявления незаконной транспортировки продукции охоты при досмотре сотрудниками ЛОВД на ст. Нижнеудинск вертолета Ми-8 рейса № 24589, совершавшего рейс Алыгджер — Нижнеудинск)
В четверг, 7 февраля, рейсовый вертолет прилетел из Алыгджера в Нижнеудинск по расписанию, около двух часов дня. Однако выйти из вертолета прибывшим не удалось — на посадочной площадке Ми-8 уже ждали представители транспортной милиции Нижнеудинска и егеря. Как только заглушили мотор, в двери вошел человек в форме и потребовал предъявить вещи для досмотра.
Как вспоминают свидетели, никаких документов на проведение обыска у него не было, а все присутствовавшие в вертолете настаивают на том, что это был не досмотр, а именно обыск. У пассажиров вывернули все сумки с личными вещами. Даже главу администрации Алыгджера Владимира Лобченко отказались выпускать из вертолета, пока его не узнал кто-то из сотрудников линейного отделения милиции.
— Я потребовала, чтобы вошедший в вертолет человек предъявил документы. Он просто ткнул красной корочкой мне в лицо, я ничего не успела рассмотреть. У меня была с собой сумочка, полная денег, — мне предприниматели дали выручку сдать. А этот человек в форме полез прямо руками в сумку: давай, мол, открывай и показывай, что у тебя там. И пока глава администрации не сказал, что это деньги алыгджерских предпринимателей, он не отстал, — рассказывает служащая поселковой администрации Алыгджера, летевшая на вертолете. — Марущенко из Нерхи ехал с сыном, чтобы положить его в больницу. Им мать дала с собой коробку продуктов — так ее всю сверху донизу обшарили. Нас не выпускали из вертолета, как будто мы заложники или террористы какие-то. Причем обыск проводили молодые сотрудники, а Александр Тимофеев (госинспектор Нижнеудинского райотдела Россельхознадзора. — Прим. авт.), который уже давно работает и знал, что все это незаконно, стоял в стороне, ни во что не вмешиваясь.
Пассажиры вертолета настаивают на том, что их обыскали незаконно: в здании аэропорта Нижнеудинска есть специальная комната для досмотра пассажиров, однако их обыскивали прямо в вертолете. Что егеря и милиция искали у пассажиров, стало ясно, когда досмотр дошел до одного из ящиков. В результате обыска сотрудники линейного отдела транспортной милиции Нижнеудинска задержали груз, состоявший из струи кабарги и шкурок соболя, которые являлись добычей нерхинских охотников за прошедший охотничий сезон. Хотя груз был расфасован в восемь пакетов с указанием фамилий охотников, в Нерхе говорят, что в каждом пакете была добыча нескольких семей, так что от конфискации пострадало большинство проживающих в Нерхе семей. При этом с формальной точки зрения сотрудники правоохранительных органов были абсолютно правы.
«Рейс вертолета выполнялся из охотугодий Тофаларского потребительского общества охотников и промысловиков, и на данную продукцию охоты не было никаких сопроводительных документов, подтверждающих легальность добычи охотничьих животных и ветеринарного заключения о безопасности продукции в ветеринарном отношении. Сотрудниками линейного отдела милиции было принято решение о задержании продукции и проведении проверки по данному факту», — сказано в информации по факту выявления незаконной транспортировки продукции охоты.
Охотники, сопровождавшие добычу, не смогли представить необходимые документы: отрывные талоны к именным разовым лицензиям на струю кабарги и шкурки соболя, которые подтвердили бы законность изъятия объектов охоты из их естественной среды обитания, и ветеринарно-санитарную справку формы № 4. Для того чтобы понять, как могла сложиться ситуация, при которой охотники, занимающиеся охотой много лет, внезапно оказались подозреваемыми в браконьерстве, корреспонденту «СМ Номер один» пришлось лететь в Тофаларию.
Нерха — медвежий угол Тофаларии
Тофалары являются самой малой народностью России, Тофалария — одним из самых малонаселенных районов Иркутской области, а Нерха — самым маленьким из трех поселков Тофаларии. Он находится в полусотне километров от райцентра Алыгджера, а единственный путь к нему — по руслу Уды.
Кстати, устье реки Уды в окрестностях Алыгджера называют рекой табличек. Это из-за того, что ее облюбовали туристы-экстремалы, занимающиеся рафтингом — спуском на плотах по бурным горным рекам. На коварной Уде они довольно часто гибнут, и в память о погибших собратья-туристы оставляют мемориальные таблички на кручах окрестных береговых скал.
Дорог к Нерхе нет. Она расположена в глухой тайге, и на 60 дворов здесь приходятся два магазина, один фельдшерский пункт с медсестрой, недостроенная начальная школа с детским садом, аэропорт и почта.
Стратегическое значение Нерхи в том, что именно здесь определяют летную погоду для вертолета и малой авиации: начиная с девяти утра каждый час в Алыгджер и Нижнеудинск дают сводку погоды. Единственный смысл жизни в поселке — это охота. В Нерхе живет чуть больше двухсот человек, подавляющая часть из них охотники, включая пенсионеров и женщин.
И все разговоры в поселке про охоту. Рассказывают, например, трогательную историю о том, как в прошлом году собаки из поселка сутки гоняли изюбря по горе, расположенной прямо на окраине поселка. В конце концов измученный зверь свалился с горы. Тогда в Нерхе на ночь привязали всех собак, чтобы они его не драли. Он ночь отлежался и ушел в тайгу.
У каждого охотника свои приметы. Одни считают, что увидеть женщину перед выходом на угодья — охоты не будет. Другие считают понедельник несчастливым днем для выхода на охоту — в этот день некоторые даже не переходят из одной охотничьей избушки в другую (на угодьях избушек по несколько штук, охотники переходят из одной в другую в поисках лучшей охоты).
Охотники живут при рабовладельческом строе
Как охотятся в Тофаларии? Представляется, что охотник берет ружье, смазывает лыжи, целует жену, садится на оленя и в сопровождении стаи охотничьих собак уходит в тайгу. На самом деле это хитрый и не совсем понятный бюрократический процесс.
В 2003 году тендер на получение долгосрочной лицензии на пользование объектами животного мира, отнесенных к объектам охоты, выиграло Тофаларское потребительское общество охотников-промысловиков (ПООП) под руководством Вякиля Аюпова. ПООП взяло в аренду территорию проживания тофов сроком на 25 лет. Являясь долгосрочным арендатором земель, организация распределяет участки для охоты, выдает лицензии на отстрел и принимает у охотников все, что было добыто. При этом охотники не могут получить лицензию в другом месте, а значит, и продать пушнину в какую-либо другую организацию.
— В этом году договоры изменили. Раньше охотник, добыв то, что он обязан вернуть обществу по договору, мог что-то сверх добыть для себя и сдать кому хочет сам, — рассказал заготовитель ПООПа в Нерхе Александр Каморников. — В этом году по договору охотники должны были все сдать в потребительское общество.
Сезон длится с октября по март. В этом году его без объяснения причин сократили до февраля. Формально у охотника нет ничего своего — ни ружья (его получают у заготовителя ПООПа и после сезона сдают), ни патронов, ни запаса продуктов в тайгу. Все это он получает в долг, под «шкуру неубитого медведя». Перед тем как охотник выйдет в тайгу, он заключает договор с заготовителем ПООПа, в Нерхе это Александр Каморников. В договоре прописывается, чего и сколько охотник имеет право добыть: сколько соболя, медведя, струи кабарги... Но на деле договор — это не документ, а обычная бумажка, не имеющая законной силы.
— Единственным документом, с которым охотник имеет право охотиться, — это лицензия, — объяснил Александр. — Но у нас сложилась такая практика, при которой охотникам на руки не выдают лицензии. До сих пор они хранились у меня, и, когда охотник возвращался, я «закрывал» лицензии по факту добычи: просто выписывал лицензию на уже добытого зверя. Получалось, что охотник уже взял продукты в ПООПе, ушел в тайгу, а только потом приходили лицензии. В этом году система дала сбой. Шестьдесят охотников ПООПа ушли в тайгу, а лицензий в Нерху пришло всего двадцать. Но и их отозвали устным приказом руководства ПООПа в конце декабря. Еще не зная об этом, охотники с точки зрения закона оказались браконьерами. Но и это только часть скрытого в глухой тайге конфликта.
Охотники рассказывают, что ПООП по своей сути является монополистом на их добычу, — они должны сдавать ее в ПООП, чтобы оплатить взятые в долг патроны и продукты. Потребительское общество установило грабительские расценки, так что зачастую, сдав в ПООП добычу, охотники еще остаются должны обществу. Например, в ПООПе самого дорого соболя принимают за семьсот рублей, тогда как в Иркутске его можно сдать за две с половиной тысячи рублей.
— Патрон в ПООПе стоит четыре рубля. А невыходную белку, то есть ту, которая еще не нагуляла жир за зиму, принимают по три рубля, — рассказал охотник Петр Фабер. — Получается, после охоты еще остаешься должен обществу по рублю за каждую добытую белку.
Суть задержания вертолета в Нижнеудинске охотники видят по-своему. Они решили шкурки соболя и струю кабарги сдать не в потребительское общество, а самостоятельно продать в Иркутске и долги обществу вернуть не добычей, а деньгами. Руководству этот бунт очень не понравился, и в милицию ушла информация, что охотники везут зверя без лицензий, то есть добытого браконьерским путем. Без лицензий, которые сам же ПООП и не выдал.
На сегодняшний день сложилась парадоксальная ситуация, при которой ни одна из сторон не является окончательно виноватой. Милиция и егеря правы в том, что охотой нельзя заниматься без лицензий, это браконьерство. Руководство ПООПа оправдывается тем, что лицензий выдается мало и не всегда их успевают привозить охотникам из-за нелетной погоды. Охотники не понимают, почему они вдруг стали браконьерами, ведь они даже не помнят, чтобы лицензии когда-то выдавались на руки. В результате все правы, а пострадали охотники и их семьи.