Ситуация вокруг Ирака - взгляд иркутского аналитика
Российское общественное мнение страдает пристрастием к засаленным штампам. Россияне не любят предпринимателей, с сомнением относятся к евреям и ненавидят американцев. На этот простой репер насаживается любой вопрос об отношении наших сограждан ко всему, что происходит в мире.
Войну в Ираке, например, мы категорически не приветствуем. Осуждаем американцев за их агрессию против суверенного государства, усматривая в их действиях исключительно корыстный нефтяной интерес: мол, дядюшке Сэму понадобились иракские месторождения.
Убежденность в нефтяной подоплеке конфликта или прямо противоположная ей уверенность в том, что американцы, действуя в авангарде цивилизованного мира, спасают планету от агрессивного тирана – это, на самом деле, вопрос мировоззрения. Точно так же, как юдофоба не убедишь в бредовости идеи сионистского заговора, приверженца «нефтяной теории» не заставишь задуматься, что западными политиками (в отличие от наших чиновников) могут двигать не только своекорыстные интересы.
Проблема, однако, не в философии. Проблема в том, что, как это не парадоксально, именно нефтяные интересы движут теми, кто в связи с войной в Ираке разжигает антиамериканскую истерию в российском обществе. Здесь естественным образом переплелись интересы российской политической верхушки и отечественных нефтяных компаний, которые по многим другим вопросам в последнее время находят все меньше и меньше взаимопонимания.
Интерес российской нефтянки понятен: иракские месторождения – это действительно лакомый кусочек, кусок даже скорее, и этот кусок вполне светил бы нашим компаниям при сохранении нынешнего режима в Багдаде. Более того, ряд нефтяных компаний, таких, как, например, «Лукойл» уже вели активную работу в Ираке. Приход к руководству в Багдаде проамериканского правительства – это, как минимум, допуск на иракский рынок западных компаний, которым сейчас туда дорога заказана. А конкуренция с американцами российской нефтянке пока, увы, не всегда под силу. Кроме того, завершение войны в Ираке неминуемо ухудшит конъюнктуру цен для нефтяных компании вообще и для российских, в частности, но об этом мы поговорим чуть ниже.
В принципе, можно понять и заинтересованность правительства. Цены на нефть – это своеобразный индикатор российской экономики. В бюджет заложена среднегодовая цена на нефть марки Urals 18 долларов за баррель. Текущая биржевая цена – больше 30 долларов. Прогноз в случае положительного исхода иракской войны – 12 долларов. Как результат – существенные потери для бюджета и подрыв отрасли, которую правительство склонно рассматривать как локомотив российской экономики. Иными словами, правительство мыслит простой категорией: пока в Багдаде сидит агрессивный режим и в регионе, соответственно, складывается острая, граничащая с войной, нестабильность, цены на нефть будут высокими. Как только нестабильность разрядится, цены резко упадут, и России придется слезать с нефтяной иглы.
И вот тут-то мы подходим к самому важному выводу: нынешняя критика российским руководством действий США в Заливе обусловлена, главным образом, боязнью резко пересматривать итоги всей той экономической политики, которую правительство проводило в течение последних трех лет. Дело в том, что, несмотря на сверхблагоприятную конъюнктуру, которая складывалась для России все эти три года, кабинет министров пальцем о палец не ударил для того, чтобы переориентировать экономику с ее традиционной сырьевой направленности на направленность перерабатывающую.
Ленность правительства понятна: структура промышленности, сформированная парой десятков крупных компаний гораздо более приятна и удобна для управления, чем необходимость «возиться» с экономикой, состоящей из сотен тысяч средних и даже мелких предприятий. Проблема только в том, что такая структура, как мы видим, очень сильно зависит от внешних факторов, на которые российское правительство, к сожалению, влиять не может.
Успешное окончание операции в Ираке и последующее снижение мировых цен на нефть будут, конечно, серьезным ударом по российской экономике. По экономике в ее нынешнем, ущербном виде. Но этот удар и только он один заставит, наконец, руководство страны обратиться к теме реструктуризации экономики. На такие, как сейчас полагают в правительстве, «мелочи», как средний и малый бизнес. Ведь сокращение бюджетных доходов и промышленного роста от «нефтяной составляющей» придется покрывать соответствующим увеличением налоговых доходов и ростом именно в этом секторе. При том, что налоговая нагрузка на малый и средний бизнес сейчас и так находится на пределе, выход только один – существенно вкладываться в стимулирование роста всего этого сектора, т.е. в рост числа предприятий и рабочих мест, в создание благоприятного инвестиционного климата и т.д.
Мы можем сколько угодно ненавидеть американцев, но у них средний сектор экономики приносит 80 процентов валового внутреннего продукта (у нас – менее 10), и даже крах сразу всех американских нефтяных компаний не повлечет глобального кризиса в экономике. Нам же к такому положению вещей еще только предстоит идти. Именно поэтому, нынешняя война Ирака, как бы не оценивать ее политический антураж и гуманитарные последствия, крайне благоприятна для России: она уже сейчас заставляет наше правительство вспомнить о том, что бизнес бывает не только крупным.
P.S. Качественные оценки позволяют прогнозировать почти двукратный рост малого и среднего российского бизнеса по окончании войны в Ираке. Действительно, от падения цен на нефть до 12 долларов за баррель российский ВВП потеряет, по прогнозам специалистов, 7-8 процентов. Примерно столько же приходится сейчас на наш средний сектор. Поскольку компенсировать потери ВВП, как было сказаны выше, ничем кроме малого и среднего бизнеса не удастся, а компенсировать все равно придется, можно рассчитывать, что освободившаяся ниша достанется именно этому сектору. Отсюда и прогноз двукратного роста.