Судьба самоеда
Посоветуйте, пожалуйста, что делать тоталитарному режиму, если никто в стране не затевает заговора?
Я был в Белоруссии несколько раз и по разным поводам, я общался с тамошними оппозиционными политиками. Они, конечно, смелые люди в том смысле, что выходят на крохотные свои несанкционированные митинги и бывают после этих митингов избиты, но они вовсе не подпольщики и не революционеры, и не бомбисты. И даже не заговорщики. Они упорно продолжают следовать демократическим и законным путем по белорусскому демократическому и юридическому бездорожью.
Однако же тоталитарный режим Александра Лукашенко не может поверить в отсутствие заговора точно так же, как в голову коррумпированного милиционера не вмещается презумпция невиновности гражданина, а в голову гуляющего мужа не вмещается необъяснимая верность жены.
Дело в том, что тоталитарные правители, свихнувшиеся на своей власти, никак не могут поверить, что это только им власть кажется великой ценностью, ради которой стоит положить сначала жизнь своего народа, а потом, если надо, и собственную жизнь. Тоталитарный властитель истово желает, чтобы на подчиненной ему земле пусть даже была бы выжженная до состояния кварцевого стекла пустыня, лишь бы земля принадлежала ему или, в крайнем случае, никому. Тоталитарный властитель не может поверить, что миллионы людей в его стране не хотя власти, а хотят только, чтобы власть оставила их в покое.
Поэтому должен быть заговор – думает тоталитарный правитель. И ищет заговор везде, даже в том факте, что по вечерам граждане Белоруссии выходят в темные свои дворы выгуливать собак, и пока собаки гуляют, граждане курят и разговаривают – не иначе как о свержении государственного строя.
Борьба с несуществующим заговором ведется днем и ночью. Целые министерства работают, не покладая рук. Тихие чиновники арестовываются за малейшее свободомыслие. Тихие газеты закрываются не за оппозиционность даже, а за недостаточно частое печатание панегириков. Тихим служащим, которым даже и в голову не пришло бы никогда в жизни бунтовать, придумывается, что каждый год с врачом или учителем должен быть перезаключен трудовой контракт, а если служащий хоть сколько-нибудь неблагонадежен, то контракт не продлят, и дети служащего оголодают. У тихих жен пропадают мужья, у тихих отцов – дети, у тихих детей – отцы. Тихие студенты, желающие выйти на митинг просто ради самоидентификации или даже (предположим) ради небольших денег, – арестовываются. Но никаких репрессий не бывает тоталитарному правителю достаточно. Никогда собственная власть не кажется ему слишком крепкой, поскольку он ведь хочет вечной власти, а сам смертен.
Должен быть где-то заговор! Ищите! Кто-то плетет! Кто-то подтачивает! Так думает тоталитарный властитель, и он прав, поскольку, страшнейший и коварнейший из заговоров плетет против себя сам.
Арестованные им тихие чиновники становятся борцами и перестают бояться тюрьмы. Закрытые им тихие газеты становятся подпольными. Измотанные его контрактами тихие служащие становятся диссидентами. Тихие жены, дети, отцы репрессированных ждут случая отомстить. Однажды арестованные студенты перестают бояться ареста.
Естественный ход тоталитарного правления таков, что, трясясь за свою власть, тоталитарный правитель все больше и больше людей мучает и все больше и больше людей научает быть своими врагами. А испугавшись новых врагов, затевает репрессии, вдесятеро более масштабные, и создает себе новых врагов еще вдесятеро.
Этим способом даже такой тихий, незлобивый и (не в обиду будь сказано) покорный народ, как белорусы, может быть превращен в форменную Фуэнте Овехуну.
Тоталитарный режим пожирает сам себя. Тоталитарные властители – все сплошь самоеды. Всех их ждет поэтому свержение и позор. А если в истории земли и есть случаи, чтобы тоталитарный властитель дожил, царствуя, до глубокой старости и умер в своей постели, то это потому так происходит, что не нашлось, значит, в этом мире кары, достойной его злодеяний.
В лучшем мире найдется.