Елена Волошина: "У меня всегда на первом месте был театр"
Народная артистка России Елена Константиновна Волошина в излишнем представлении не нуждается. Достаточно сказать, что в этом театральном сезоне исполнилось ровно пятьдесят лет, как она ступила на сцену Иркутского музыкального театра.
Более сорока лет работает ассистентом режиссера. Поставила порядка пятнадцати спектаклей, в числе которых "Белая акация", "Морской узел", "Улыбнись, Света", "Последний чардаш". Для многих молодых актеров она стала наставницей. А в октябре этого года удостоена звания "Почетный гражданин г. Иркутска".
- Театру, если его любишь, отдашь и жизнь, и здоровье, - говорит Елена Константиновна, предваряя рассказ о своей творческой судьбе.
...Куда я приехала!
- Мне было 29 лет. Я работала в драматическом театре г. Барнаула и, так как мне был ближе жанр оперетты, искала работу, хотелось переехать. Я поехала в Москву на актерскую биржу (в маленьком скверике возле памятника первопечатнику режиссеры выбирали актеров). Прошел слух, что в иркутский театр ищут актеров. Познакомилась на бирже с режиссером театра, великим интеллигентом Александром Николаевичем Орловым, главным театральным художником, начальником городского управления культуры. Я им представила характеристику, программки, где было указано, что я играла. Я им приглянулась, мне сделали предложение о работе, дали зарплату в полторы тысячи рублей, пообещали квартиру. Сказали: "Ждите подтверждающую телеграмму, после покупайте билет и приезжайте. Через несколько дней пришла телеграмма".
Приехала в Иркутск рано утром. Город был совсем не такой, какой он теперь: весьма неухожен, деревянненький какой-то, приземистый. И в этом тумане утреннем я попала на площадь Кирова. Там лежал щебень от взорванного собора. Громадная глыба разбитого кирпича. На меня это произвело неизгладимое впечатление. Я рыдала: куда я приехала! Приехала с восьмилетним сыном. А с утра я пошла в театр. Вальяжный красивый мужчина Николай Загурский завел меня в кабинет директора. Со мной мило поговорили. Попросили обязательно посмотреть спектакль "Веселая вдова", где блистательно, как они сказали, Ганну и Даниила играют актеры. Это была Рогозинская Ирина и Соколинов Саша - лучшая пара в России. В "Белой акации" я видела Колю Каширского, будущего своего партнера, и очень близкую мне женщину, с которой потом дружили, Риту Кувшинову. Весь театр в тот момент был в отпуске. Вызвали концертмейстера, я должна была выучить Розину в спектакле "С 1-м апреля" Оффенбаха к открытию сезона. За полторы недели нужно было освоить ведущую роль, в которой сложные танцы, пение, проза:
В театр актеры приезжают, работают, уезжают, но наш театр помнят всю жизнь. В этом плане жесткий был Николай Матвеевич: если человек не приживался, внешне не соответствовал вкусу директора, с ним расставались. Загурский любил красивых женщин: пусть хуже поет, но хорошо выглядит. Особенно балет и хор. При нем хор был - красавица на красавице: все одного роста, с длинными ногами. А если что не так, говорил: "Пусть она работает, голос хороший: Ее туда в камыши, в камыши: Назад, чтобы меньше видно было".
- Страх перед маститыми актерами испытывали?
- Уважение. Я до сих пор могу не любить человека, не доверять ему, но я всегда уважаю должность. Главный режиссер есть главный режиссер. А стариков надо беречь. Это особая аура в театре. Они ходят, надоедают. Но они учат. Была прекрасная актриса Корнелия Николаевна Рудковская. Она нам говорила: "Девочки, ради бога, когда вы готовитесь ко сну, не забудьте, пожалуйста, накрасить губки, румянчики, глазки подвести:" А мы недоуменно: "Как же так, Корнелия Николаевна! Мы же спать будем. Зачем же нам:" - А вдруг непредвиденный случай - пожар или наводнение. Вы выскакиваете на улицу в ужасном виде! А так: вы при хорошем лице.
Вот такие у нас были веселые мальчики
- Розыгрыши очень любили. Что только ни творили! Причем не молодые актеры, а пожилые развлекались. Загурский обожал зайти в гримерную, связать белье актрис узлами, сделать длинную веревочку: Когда заканчивался спектакль, мы начинали все это развязывать. А это сложно, особенно капроновое белье. И жена его тут же присутствовала, Вера Макаровна Песковская: А Пасеков, был такой герой, поднимался наверх в гардеробную, пока мы все раздевались после спектакля. Тогда единственный мех был - мутон плохо выработанный, тяжелый. Он выворачивал рукава шуб, у него силы для этого были. Я до двух часов ночи выворачивала рукава обратно. Однажды вместо курицы они мне положили в сумку грузила, которые держат декорации. Дома открываю сумку, а там лежит железо. Вот такие у нас были веселые мальчики.
А еще очень многие подражали. Жибинов, ну так меня изображал, что передать не могу. Он пел как я, говорил как я. Опоздала на прогон, оркестр заиграл, а меня нет: Он выскочил, пристроился к Хохолкову и запел моим голосом. Дирижер, продолжая смотреть в ноты: "Лена, подожди. Ты не то:мне бы хотелось:" Глянул - полчаса хохотал. Теперь мы не такие веселые. Хорошо работаем, хорошо друг к другу относимся. Но чтобы повседневно как тогда - этого нет.
У меня всегда на первом месте был театр
- Выросла в театральной среде: отец дирижер, родной дядя - виолончелист. Я очень часто бывала в театре, сидела в оркестре под пультом. И все впитывала. Пела арии всех оперетт. В двенадцать лет во дворе для всех устраивала концерт. Приходили со своими табуретками, я одна держала программу почти два часа.
Я больна театром. У меня всегда на первом месте был театр, на втором месте дети. Все остальное неважно. Мой сын, ему было лет десять, очень долго выплакивал у меня собачонку. Я очень не хотела, потому что жалко животное: меня дома нет, он в школе. Собака сидит одна и воет от тоски. Зачем над ней измываться. Наконец, я ему разрешила. Назвал он ее Стасси. Как субретку в оперетте "Сильва". Когда я врывалась домой, открывая ногой дверь, он хватал собаку и прятался за диван, пока у меня пройдет. Я несла домой всю обиду, все невезение. У меня начиналась истерика, пока роль не получится. Никогда не была уверена, что правильно работаю. Я всегда сомневалась. Работала на износ. Но любила работу и получала истинное наслаждение.
Сейчас приходят выпускники из института и совершенно не умеют разговаривать. А что такое в театре "слово"? Это - чтобы зритель понял. Скороговорка не есть темперамент. Станиславский говорил: темпоритм. Это - внутри. Это - как струится кровь, как мелькают мысли в наших извилинах. Когда идет просто скороговорка, не подчеркивая главные мысли, что ты хочешь вложить в голову слушателю, это неинтересно.
Были такие времена, когда зритель ходил на все новенькое. Ставили больше пяти спектаклей в год. Это сейчас идут и на старенькие постановки: слушают музыку, рассматривают артистов. Я бы ничего не убирала из репертуара. Все спектакли достойные, с хорошей музыкальной драматургией. Мы идем от музыки, которая тоже может разговаривать. И чувства подсказывать. Когда у нас выбирают пьесу, прежде всего берут клавир и слушают музыку. Если музыка "теньте-бленьте, коза на ленте", зачем нам это делать?! Подумали и сделали: "Юнону и Авось", "Иисуса", "Жизнь и смерть Хоакина Мурьетты", "Моя прекрасная леди", "Целуй меня, Кэт". Великие спектакли, которые заставляют правильно логически мыслить. И если режиссер умелый, получается хороший спектакль, смешной, веселый: Какой угодно, но обязательно умный! Чтобы герой стремился к чему-то хорошему.
- Бывает ли актерская дружба?
- Мой партнер Николай Загурский говорил, что мы все - единое целое. Если мы друг другу не нравимся, не нужно ходить друг к другу в гости, не нужно тесно общаться. Беречь нервы свои. А работать: будьте любезны, как будто вы самые любящие на свете друг друга люди.
Живая Волошина идет!
- У нас зритель преданный. Любит и не предает. За это ему огромное спасибо. Смотрим со сцены: как сидели, так и сидят. Только постарели, помудрели, чего-то достигли в жизни. А все сидят. И то, что театр появился в городе, тоже заслуга зрителей.
Горьковский театр приехал в Иркутск на гастроли. Грянула война. Иркутские зрители воспользовались этим, обратились с письмом, чтобы этот театр оставили в городе навсегда. Труппа осталась: Загурский Николай Матвеевич, Муринский Григорий Семенович, Орлов Александр Николаевич, Морозова Мария Алексеевна, Васильев Евгений Степанович. На месте обтекали молодежью. И получился наш любимый прекрасный музыкальный театр.
Мы не оставим в истории следов. Хотя я и есть в энциклопедии, тем не менее это одна строчка и она ничего никому не скажет. Но то, что я иду по городу, ко мне подходят, спрашивают о моем здоровье, это приятно. Значит, что-то я оставила в сердцах и душе. Или так непосредственно и здорово, когда кто-то кричит: "Живая Волошина идет!"
СТЭМ - лучшие годы жизни
- Двадцать пять лет я создавала студенческий театр в мединституте. Мне это было безумно интересно. Был замечательный коллектив, и балет был, и оркестр. Они вышли прекрасными врачами. Теперь это профессора, главные врачи, теперь внуков имеют.
Началось все с того, что главный режиссер театра Орлов вызывает меня к себе: "Елена Константиновна, познакомьтесь:" Сидит такой симпатичный, теперь профессор экономической академии, Вильговский: Как он во мне открыл такую любовь к педагогике, не знаю. Видимо, мудрый был человек. Я туда пошла. А когда окунулась, вообще выйти не могла. Двадцать пять лет не имела ни одного выходного дня. Пропадала с трех дня до двенадцати ночи в институте.
У меня много было талантливых мальчиков. Все с юмором, интересные. А мальчиков мы украли. Была замечательная студентка, которая играла в КВН. Она присмотрела там семь парней - все одного роста: поют, стихи сочиняют. Сколько же мне они посвятили стихов разных!
Это было весело и серьезно. Я - комедийная актриса, умею чувствовать юмор во всем буквально. Если берусь за что-то, то довожу до той точки, когда вижу, что дальше человек уже не пойдет. Это его предел. У нас не было своего помещения, репетировали в конференц-зале института. Если там готовилось собрание, нас не пускали. Мы, как скитальцы, с чемоданами, с нотами ходили от начальника к начальнику, но спектакли делали. Мы хорошие спектакли ставили. СТЭМ - лучшие годы жизни.
