«Высшее для высших» или "«Единый» – не значит «одинаковый»"
Два взгляда на высшее образование и ЕГЭ.
«Высшее для высших»
Формат ЕГЭ поднимает вопрос: а какова, собственно, причина, по которой устремленность в высшее образование стала массовой? Почему все выпускники школы являются претендентами на то, чтобы продолжать обучение? Мы знаем, что в тех странах, у которых мы заимствуем образовательные стандарты и процедуры, те, кто проводит политику образования, не боятся прослыть антидемократами, заранее ранжируя школьников.
Надо понимать, что высшее образование для высших. Понятно, что не в расовом и ни в каком другом смысле, но это особая мотивация, особая предрасположенность человека. Мы все еще не можем избавиться от советской инерции – советское общество было обществом знания. Марксизм провозглашал, что мы открыли окончательную истину, задача каждого человека ее познавать, вплоть до смерти обучаясь в институтах марксизма-ленинизма. Устремленность общества к тому, чтобы все были универсалами знания, задавала эту высокую планку. Статус обладателя диплома высшего образования был востребован. В сегодняшнем обществе я не вижу причин, почему эта инерция может продолжаться. Влияние старшего поколения или же престиж, который дается с приобретением некоей книжечки.
В реальной же практике мы видим, что спрос на профессии, которые не требуют диплома о высшем образовании, растет. Мы должны рассматривать вопрос о ЕГЭ в этом контексте новой демократизации. Потому что демократизация, которую мы первоначально взяли как образец, была инфицирована, как ни странно, элитной иерархичной традицией советской эпохи. Где под скорлупой всеобщего равенства на самом деле существовало очень иерархиезированное общество, где люди очень четко различали, к какому слою кто принадлежит. И вот эта устремленность вверх, забота о том, чтобы попасть в правильный социальный лифт, пронизывала это общество, формально равных, но по сути глубоко неравных. Кстати, оно и дало этот эффект 90-х годов. Все, что мы пожинаем и сегодня, – демонстративное потребление, Мерседесы, рублевки, часы за миллион, это оттуда.
В контексте новой демократизации, когда мы принимаем друг друга не потому, что на ком-то часы за миллион или кто-то приезжает в «Бентли», а на более глубинных человеческих основаниях, вопрос о том, чтобы всем обладать дипломами о высшем образовании, должен сниматься. Ты в любом месте, в любой должности, с бумажкой или без просто должен показать, на что ты способен. Твой вклад в общество делает тебя востребованным, а вовсе не некая высшая позиция.
В этом смысле ЕГЭ – правильная дорога. Он дает тебе право поступать, но не принуждает тебя поступать. Ты можешь распорядиться этим правом. Это придает человеку, который выпускается из школы, внутреннее спокойствие. У тебя всегда есть шанс, если ты захочешь, с опытом убедишься, что тебе это важно.
Леонид Поляков,
доктор философских наук,
замдекана факультета политологии ГУ-ВШЭ
«Единый» – не значит «одинаковый»
Форма контроля, которую представляет ЕГЭ сегодня, не соответствует уровню отношений общества и власти, который есть в стране.
В чем не соответствует? Уровень коррупции хорошо всем известен, об этом говорят каждый день все, начиная с президента. Одна речь – попытка бороться с этим, другая – реальные механизмы, которые делаются в этой системе. Например.
В нашей стране, как известно, уровень налогов один из самых маленьких. Не потому что власть не хочет собрать больше, а потому что уже пытались и не получилось. Все уходят в тень. Значит, со взрослого населения мы спрашиваем минимум.
Долги по ЖКХ. Не выселяем. Хотя другие страны выселяют. Потому что это массовый процесс, и мы понимаем, что сегодня не можем это сделать.
В стране до сих пор продолжается бесплатная приватизация. Каждые три года говорим, что будем отказываться от этого жилья, потому что весь рынок жилья от этого сыпется, но не отказываемся. По многим причинам.
В стране декларации чиновники начали писать, по-моему, только в прошлом году, хотя 20 лет Россия является Россией. Никакой комиссии по проверке этих деклараций не существует.
Везде мы выбираем систему минимального возможного контроля, потому что на больший не рассчитываем. Но по отношению к детям мы почему-то выбрали абсолютно жесткую, максимальную и выровненную поверху систему контроля.
Я убежден, что дело не в списывании отдельно, не в мобильных телефонах отдельно, а в том, что такая жесткая система неработоспособна сегодня и нам нужно искать большую гибкость.
Мы делаем вид, когда предлагаем ЕГЭ, что у всех школьников в стране примерно один уровень того, что они могут выдать. Это абсолютно не так. Хочу напомнить, что в ситуации эксперимента с ЕГЭ у нас было примерно 20–30% «неудов», а как только это стало государственной системой, так стало 5%. При тех же детях, при тех же учителях и системах контроля.
Когда речь идет об обмане, он [обсуждается] на уровне – "почему помогают детям?". А обман гораздо более серьезен. Он происходит на уровне страны. Нужно просто понять это, наконец. Что вопрос дифференциации – не вопрос предложений, и не потому, что [для поступления] на мехмат спрашивают больше, а потому, что нижнюю планку не могут достичь в нашей стране примерно треть школьников. Это важно – дать возможность минимального зачета, извините, 13% налога, той части наших школьников, которые действительно никогда не видели половину этого экзамена. Это реальность. Минимальный базовый уровень должен быть действительно минимальным базовым уровнем. И отсюда начинается вранье, а не со студентов физтеха, которые приходят сдавать экзамены за школьников.
Таким образом, мы сможем отделить детей, которые еще могут что-то решать, от детей, которые за счет наркомании, алкоголя или чего-то еще находятся просто в другом пространстве.
Одно из первых прав ребенка – право на выбор. «Единый» – не значит «одинаковый».
уполномоченный по правам ребенка города Москвы