Романтики с большой дороги совершили в XIX веке более половины всех преступлений
Испокон веку любимыми песнями сибиряков являются "Славное море – священный Байкал", "По диким степям Забайкалья", "Бежал бродяга с Сахалина" и другие народные шедевры, повествующие о тяжкой доле ссыльнокаторжных, бегущих из рудников на волю.
Со слезами на глазах поют люди о том, как беглый переплывает в рыбацкой лодке Байкал и встречается со старушкой-матерью, с радостью – о том, что его кормят хлебом крестьянки и парни махоркой снабжают. Песни эти очень хороши, но весьма далеки от истины. Ссыльные и бродяги на протяжении нескольких веков были и остаются настоящим проклятием Сибири, и под воздействием этого элемента коренных сибиряков почти уже не осталось.
Сточная канава империи
Первыми ссыльными в Сибирь были жители города Углича, судимые по делу о бунте после убийства людьми Годунова малолетнего царевича Дмитрия. В 1593 году по указу царя Федора Иоанновича участников бунта отправили на вечное жительство в Пелым. А уже в 1653 году велено было заменить смертную казнь ворам и разбойникам ссылкой за Уральские горы.
Даже в XIX веке было немало либералов, утверждавших, что ссылка является более гуманной мерой наказания, чем тюремное заключение. Кроме того, утверждали они, на новом месте вчерашний вор и убийца обязательно обзаведется хозяйством, семьей, будет производить потомство, увеличивая население дикого края и принося ему экономическую пользу.
За первую половину позапрошлого столетия в Сибирь было сослано около полумиллиона людей, но никакого прироста населения при этом не наблюдалось. В одной только Иркутской губернии в 1873 году числилось 40 тысяч ссыльных, из них налицо была только пятая часть, остальные же находились либо в бегах, либо подались на заработки.
Чиновники Иркутского, Нижнеудинского и Балаганского округов доносили, что более двух третей ссыльных нет на месте. В Манзурской волости из 2400 поселенцев оставалось только 300 человек. Таким образом, из этих 500 тысяч россиян, коими империя "обогатила" Сибирь, 400 тысяч делись неизвестно куда.
Ссыльные и не могли дать Сибири никакого прироста населения, потому что соотношение женщин и мужчин было один к шести. И если даже на 100 мужиков приходилось 18 женщин, то минимум две из них были старше сорока лет. Да и характер этих женщин никак не благоприятствовал созданию семьи. Кроме того, первые пять лет пребывания в Сибири ссыльным было запрещено вступать в брак, а подавляющее большинство бродяг к этому и так не стремилось.
Коренные сибиряки тоже избегали родниться с "варнаками", среди которых были распространены сифилис, чахотка и другие болезни. Почти все ссыльные женщины занимались проституцией. Арестантские дети мерли как мухи, поэтому ни о каком воспроизводстве не было и речи.
Ярмо на шее сибиряка
Иркутский ревизор делил ссыльных на два разряда: домовладельцы и бездомовные. Домовладельцы занимались хлебопашеством и ремеслами, но таких было ничтожное меньшинство. Это были те ссыльные, которые пришли в Сибирь вместе с семьями. Они жили в лачугах, сеяли очень мало – только для собственного прокорма, имели всего по одной лошади и корове, а безлошадные нанимали лошадей у старожилов на время полевых работ. Бездомовные, которых еще называли бобылями, нанимались в работники.
Самой же многочисленной категорией были нищенствующие, происходящие большей частью из беглых солдат, скрывавших свое происхождение. Эти "Иваны, не помнящие родства", вкусившие сладость бродяжной жизни, с отвращением относились ко всякому труду. Ничто не могло заставить их взяться за соху и борону. Находясь в тюрьме, они прятались под нарами, чтобы не выходить наружу для чистки двора. Бродяги нанимались на прииски, но еще в дороге пропивали задаток и одежду, выданные нанимателем, и бежали. Будучи пойманными, они сетовали на то, что жить на одном месте им тоскливо, что они бесшабашные головы, несчастные, судьбой обреченные закончить одинокую и забубенную жизнь в Сибири, поэтому и трудиться незачем.
Даже те ссыльные, которые на воле были хорошими ремесленниками, оказавшись в уголовной среде, быстро теряли стремление к труду и предавались бродяжничеству или уходили на золотые прииски, где работа требовала не умения, а физической силы. Заработок пропивался сразу после получения, и они снова нанимались на работу.
На старожилов же ложились разные земские повинности по препровождению ссыльных, содержанию их до окончательного обустройства, оплате их лечения в больницах. Им вменялось в обязанность брать "варнаков" в работники и даже выделять им землю – так называемый присевок. Взамен же старожилы получали грабежи, поджоги и даже убийства, которые совершались поселенцами, и платили им той же монетой. Огромное число безвестно пропавших бродяг объясняется не только смертью от холода, голода и болезней, но и тем, что массу беглых сибирские крестьяне и инородцы попросту убивали, стреляли в лесах, как зверей. Какие уж тут хлеб и махорка!
Работники ножа и топора
Ссыльные совершали более половины всех преступлений в Сибири. На первом месте по численности были убийства, потом воровство, далее поджоги и, наконец, подделка ассигнаций. Именно каторжники принесли в этот некогда благословенный край такой вид уголовного ремесла, как изготовление фальшивой монеты. Поддельные кредитные билеты попадали в Сибирь вместе с арестантскими партиями и бродягами, часть их изготовляли уже на месте ссылки и сбывали инородцам и малограмотным крестьянам. Благодаря тому, что сюда из России ежегодно пригоняли по 20 тысяч преступников, уголовщина буквально захлестнула Сибирь.
Газета "Иркутские губернские ведомости" регулярно сообщала о страшных преступлениях, совершенных ссыльными. В Киренском округе, в деревне Чугуево ссыльнопоселенцы Вуканов, 22 лет, и Мухаммед Непомнящий, 50 лет, в одиннадцатом часу вечера взломали окна в питейном заведении крестьянина Якова Черкашина. Вошли в горницу, где спали хозяин с женой и их дочери – 15-летняя Анна, которая хранила отцовские деньги, и 5-летняя Авдотья. Сам Черкашин и его жена были пьяны. Злодеи прежде всего изранили маленькую девочку, которая вскоре умерла, потом начали пытать Анну и нанесли ей несколько тяжелых ран. Выпытав у девушки, где находятся деньги, бандиты хотели убить и ее, но в это время в дом постучался ссыльнопоселенец Воронов. Узнав его голос, Анна начала кричать и звать на помощь. Испуганные грабители бежали.
Пятого октября 1873 года привыкший ко всему Иркутск был потрясен страшным преступлением, совершенным в доме купчихи Чуриной. В тот день там было убито пять человек: сама купчиха, ее дочь, кухарка, работник-бурят и дворник. Трупы работника и дворника были брошены в Ангару, на набережной которой стоял дом купчихи. Горничная девушка была изнасилована одним из убийц и задушена петлей, но по счастливой случайности осталась жива и стала единственной свидетельницей, обличившей преступников.
Банда состояла из трех ссыльнопоселенцев и трех бродяг. Преступники вели себя на суде хладнокровно, сознались в злодействе и рассказали о нем, как о чем-то обыденном: "взял, да и придушил", "придушил, да и бросил в Ангару". Некоторые из них, еще находясь в тюрьме, обещали перерезать половину города. Душегубы были уроженцами Витебской, Каменец-Подольской и Тверской губерний. Все они были судимы военным судом, и трех главных виновников приговорили к повешению. Приговор был приведен в исполнение, и иркутяне стали свидетелями этого ужасного зрелища.
В Сибири обыкновенный мошенник, действовавший на родине с помощью хитрости, изобретательности и обмана, быстро становился грубым злодеем и работал просто обухом топора, потому что интеллект здесь не требовался – полиция просто не справлялась со всевозрастающим потоком преступлений.
В одну зиму часов в шесть вечера было невозможно ходить по улицам. Какие-то молодцы с песнями разъезжали по городу в кошеве, запряженной тройкой лошадей, и ловили прохожих арканом и баграми. Сибирь напоминала поле непрекращающейся битвы, где оставшиеся в живых очень скупо говорят об убитых. Население просто привыкло к такой жизни, и какая-нибудь кумушка, придя в гости, рассказывала об очередном душегубстве, как о погоде.
Что уж говорить о нравственном влиянии ссыльных на коренное население! Проституция и незаконное сожительство пришли в Сибирь из России. В 70-х годах XIX века Иркутская губерния по числу незаконнорожденных детей занимала второе место после Петербурга! Даже патриархальную Москву переплюнули. Если в Белокаменной на 100 тысяч жителей приходилось 237 незаконнорожденных, то в Иркутской губернии – 391.
Уголовщина проникла в местную промышленность, в чиновничество и даже в воспитание детей. Писатель-краевед Григорий Максимов свидетельствовал, что в сибирских вариантах русских сказок появляются новые "положительные" персонажи – бродяги и беглые, а сибирские дети играют в бродяг, в поджоги и даже разыгрывают сцены бродяжьего самосуда. Ссыльные начали играть видную роль в обществе, становились во главе промышленных предприятий, являлись местной интеллигенцией.
Наконец, во второй половине XIX века благодаря активной работе сибирских областников даже власть начала понимать, какой вред наносит краю ссылка. Император Александр III прислушался к требованиям сибиряков и на короткое время отменил уголовную ссылку, но Николай II быстро восстановил ее, а товарищ Сталин довершил дело превращения богатого и цветущего края в зловонную клоаку. Вот почему так весело живется в наших городах и селах. На улицу без автомата не выйдешь.
