«В школе нам места нет, а родителям некогда»

1 ноября 1901 года в 3-ю полицейскую часть пришли двое мальчишек в лохмотьях и заявили, что им нечего есть.

Этот эпизод немедленно стал достоянием газетной хроники, и не потому, что мальчишки в лохмотьях были в ту пору в диковинку, – удивило обращение в полицию: куда чаще дети иркутских улиц промышляли попрошайничеством и воровством. Вот и в тот самый день, 1 ноября, когда полицейские делились с нежданными «гостями» обедом, в лавке напротив Пестерёвской* поймали шайку малолетних воришек. А в конце ноября во 2-ю полицейскую часть был доставлен девятилетний парнишка, избегавший решительно всю Сибирь и везде находивший крышу и пропитание. Мать, не знавшая, что с ним делать, привела сына к приставу – «для вразумления». На вопрос, зачем он всё бегает и ворует, путешественник с совершенной серьёзностью отвечал: «Тянет, не могу усидеть!». Кончилось тем, что его определили в Иркутскую земледельческую колонию – так официально называлась исправительная колония для малолетних преступников.

В списках не значатся

Мысль устроить такую колонию иркутянам подал один высокопоставленный чиновник из Петербурга. Городской голова Владимир Платонович Сукачёв идею не только поддержал, но и пожертвовал собственный земельный участок со строениями, а также 10 тысяч рублей. А гласные думы выделили 12 десятин для сельскохозяйственных работ. 28 февраля 1899 года колония была освящена и приняла первых шестерых питомцев.

При этом государство не приняло на себя никаких обязательств по содержанию колонии, и после отъезда из Иркутска В.П. Сукачёва попечительскому совету пришлось достаточно тяжко. Средства добывались буквально из воздуха – организовывались благотворительные спектакли, лотереи-аллегри и пр. Так же, на деньги общества, существовали в Иркутске приюты, воспитательный дом, школа арестантских детей. В течение двух с половиной веков иркутской истории не было ни государственных детских программ, ни даже детской статистики. В 1904 году «Иркутские губернские ведомости» с горечью констатировали: «Опубликованы статистические данные переписи населения Иркутска на 1 января 1904 года, при этом графа «Дети» отсутствует вовсе».

Считали только учащихся и подкидышей; первых – с интересом (образованные ещё были в диковинку), вторых, увы, – с привычным безразличием. В Базановский воспитательный дом ежегодно подбрасывали более 50 детей. Многие умирали ещё до года – и потому, что педиатрия той поры была очень слаба, и потому, что «мамочки» изначально очень мало заботились о будущих детях.

«За девять лет службы в Иркутском сиротском суде я воочию убедился, в каком безотрадном положении у нас находится масса детей. Не говоря уже о круглых сиротах, бесприютных, брошенных на произвол судьбы, живущих милостыней, я знаю много случаев, когда дети, имея родителей, растут в таких условиях, что из них неминуемо выйдут обитатели ночлежных домов, домов терпимости и тюрем, – обращался в «Открытом письме» к горожанам председатель Иркутского сиротского суда И. Концевич **. – А участь детей, отданных в ученье разным мастеровым? Что приходится терпеть этим несчастным, чьи родители за десятки и сотни вёрст? Кто заботится о них, кто защищает их от жестокости хозяев и нравственного растления? При всём желании мне удавалось помочь лишь единицам».

В 1902 году Концевич собрал 50 энтузиастов, готовых работать в Иркутском обществе защиты детей от жестокого обращения, но лишь два года спустя удалось получить из Петербурга примерный устав Общества. И сразу же началось обсуждение: где взять средства? «В числе таковых может быть и торговля на железнодорожных вокзалах и станциях предметами, необходимыми пассажирам. К примеру, ходатайство на такую торговлю уже возбуждено Томским обществом защиты детей», – писала газета «Иркутские губернские ведомости» 30 ноября 1904 года.

Не думали, не гадали, а в десятку попали!

10 мая 1901 года на площадке у Преображенской церкви собрались несколько сотен дошкольников и младших школьников. Дело в том, что уже несколько дней в городе обсуждалось объявление об открытии детских игр. Ничего подобного прежде в Иркутске не бывало, поэтому любопытство разбирало и взрослых, и детей. Впрочем, многие не верили, что такие игры приживутся, ведь их идею привезли две учительницы, последовательницы профессора Лесгафта. «Вот уедут они – и все игры кончатся», – говорили обыватели.

Однако на Детской площадке проиграли всё лето, а в сентябре состоялось грандиозное карнавальное шествие «Времена года». Город был приятно удивлён, а вскоре у Троицкой церкви выстроили специальный дом для Детской площадки, и газета «Иркутские губернские ведомости» отвела в своей хронике специальную рубрику для детских новостей. И рассказывать было о чём: летом 1904 года начались образовательные экскурсии на лесопильный, мукомольный заводы и пр. Тогда же учительницы А.Г. Плесконосова и П.И. Патрушева открыли рукодельный кружок, а на летней сцене площадки начались спектакли заезжих артистов. Произведения для инсценировок отбирались весьма взыскательно; так, летом 1904-го давали «Мазепу», «Станционного смотрителя», «Каширскую старину». Спектакли шли утром и вечером, а днём работала бесплатная детская библиотека-читальня.

К сожалению, многие из ребятишек могли только «картинки поглядеть» – читать они не умели, хоть и имели от роду десять – тринадцать лет. Многие просили: «Вот бы кто поучил нас, а то в школе нам места нет, а родителям некогда, да они и сами малограмотные», – и с разрешения инспектора народных училищ на Детской площадке начался ликбез.

На 1 октября 1904 года в Иркутске назначен был первый детский утренник. А с середины октября в домике на Детской составлялись уже планы на весну и лето (закладка сада, оранжереи), но особенно подробно обсуждалось устройство на площадке катка, с буфетом, бенгальскими огнями и музыкой. В пользу Детской площадки охотно делались взносы, читались лекции, все известные люди Иркутска считали долгом вступить в Общество защиты детей от жестокого обращения.

Генерал-губернатор приезжал – и отпускал с уроков

Создание Иркутского общества защиты детей практически совпало с учреждением Общества защиты животных, и в этом, конечно, была своя логика. К началу двадцатого века сибиряки уже без препятствий разъезжали по свету, возвращаясь обогащёнными не только новыми знаниями, но и новыми ощущениями, идеями. Европейские нормы бытия включали в себя покровительство меньшим, защиту слабых, и эти постулаты постепенно воспринимались окраинами. Немало способствовала и верхушка губернской власти, состоявшая сплошь из приезжих чиновников. Иркутский военный генерал-губернатор граф Кутайсов был на редкость мягок с детьми. Появляясь в учебных заведениях, он обычно распускал всех с уроков, объявляя «второе воскресенье». В рождественские каникулы не разъехавшиеся по родителям ученики находили под подушкой подарки от графа.

Читая об этом в «Иркутских губернских ведомостях», коммерсанты крепко задумывались, а при встрече с женой генерал-губернатора графиней Кутайсовой спешили вручить ей известные суммы на детскую благотворительность. В зиму 1904 года едва ли не каждый номер «Иркутских губернских ведомостей» сообщал об очередном «добровольном пожертвовании» (от 25 до 100 руб.) В ту пору графиня активно открывала бесплатные столовые. Впрочем, это доброе дело начала не она, а известная в городе госпожа Бекель, ещё с 8 октября кормившая обедами ребятишек Рабочей слободы.

Чем холодней становилось на улицах, тем заметнее были голодные лица детей. В зиму 1904 года обнаружился и новый род нищенства: пьющие родители под угрозой побоев оставляли малолетнего сына или дочь на бойком месте, и дети, рыдая, рассказывали сердобольным прохожим историю о рубле, потерянном «по дороге в аптеку».

«Ремонтёры»

А те, что постарше, сбивались в стаи и ходили по дворам, представляясь «ремонтёрами», собирая утварь «для починки» и высматривая, как удобнее хозяев обокрасть. У таких «ремонтёров» на лице была яркая печать нескольких поколений ссыльных или просто опустившихся и привыкших к пребыванию на дне людей.

Даже если причудливой игрой генов прорезались способности к наукам и ребёнок оказывался на школьной скамье, печать долго ещё оставалась, придавая лицу какое-то старческое выражение. Осенью 1904 года из деревни Боярская в волостной центр Орлинга вывезен был на средства «обчества» один очень способный мальчик. По подписке собрали ему на рубашку, переодели, но яркая обновка лишь подчеркнула угрюмость на испитом от рождения лице.

Автор благодарит за предоставленный материал сотрудников отделов историко-культурного наследия, краеведческой литературы и библиографии областной библиотеки имени Молчанова-Сибирского.

* Урицкого

** («Иркутские губернские ведомости», 13 октября 1904 г.)